«Завершая эту работу, я пересеку этот пролив к Иглу-лику (69°20′ северной широты, 81°53′ западной долготы) и попытаюсь завязать дружественные отношения с эскимосским племенем, которое, как известно, собирается в этой точке. Там я, в зависимости от обстоятельств, должен буду решить, останусь ли зимовать в Иглулике, вернусь ли к проливу Норземберлэнд или пройду на юг, вдоль восточного побережья Мельвилева полуострова к острову Уинтер, или же наконец, двинусь прямо на запад к гавани Виктории через залив Бутию.
«В течение зимы и ранней весны будут предприняты санные поездки, с тем, чтобы исчерпывающе ознакомиться со страной.
«Находясь в проливе Норземберлэнд и в других местах, я везде, при каждом удобном случае, буду расспрашивать, как избрать наиболее удобный путь к удовлетворительному и правдивому выяснению истории Франклиновой экспедиции.
«Это путешествие я предпринимаю во имя гуманности и науки — ради географических исследований и с единственным намерением сделать благо для человечества».
Новая значительно измененная программа работ, намеченная Холлом, была обществом одобрена. Вскоре после этого Холл получил от двух жителей Нового Лондона предложение безвозмездно воспользоваться для нужд экспедиции их судном «Джордж Генри». Они обещали доставить Холла вместе со всем его багажом в пролив Норземберлэнд и обеспечивали ему возвращение на каком-нибудь из своих кораблей.
Это предложение чрезвычайно устраивало Холла, так как известно, насколько сильно он был ограничен в средствах.
10 мая 1860 года Холл покинул свой родной город, а 26-го выехал из Нью-Йорка к месту стоянки «Джорджа Генри» в Новый Лондон. На борту корабля его любезно встретит капитан Беддингтон — известный китобой, в свое время выведший из арктических льдов экспедиционное судно «Решительный». В новом Лондоне Холл задержался всего три дня и вышел в море навстречу своим будущим друзьям — эскимосам.
Путешествие началось несчастьем: внезапно умер единственный сотрудник экспедиции Холла — переводчик-эскимос. Его похоронили в море, еще не доходя до первого Гренландского порта.
После утомительного пути, длившегося больше сорока дней, Холл наконец прибыл на Баффинову землю. Посетив ряд мест вдоль ее восточного побережья, корабль вошел в широкий фиорд, получивший впоследствии название залива Фробишера. Здесь была устроена длительная остановка, Холл занялся осматриванием окрестностей и впервые встретил семейства эскимосов. Он быстро вошел с ними в дружеские отношения и стал старательно наблюдать их быт. — Эскимосы начали принимать участие в экскурсиях Холла, и они совместно посетили ряд мест залива Фробишера.
Так прошел август и почти весь сентябрь. В конце последнего месяца, в момент, когда Холл находился на борту корабля, разразилась страшная буря. Холл рассказывает, что были минуты, когда «Джордж Генри» находился в очень большой опасности. Между прочим, бурей снесло шлюпку Холла. Таким образом, он остался без всяких средств передвижения.
«Я недолго размышлял по этому поводу, — пишет Холл. — Я упорствовал бы даже, если бы оставался хотя бы малейший шанс как-то действовать. Если провалится один план, если случится какое-нибудь бедствие, то должен быть испытан другой, а несчастье придаст мне еще больше сил».
Холл осведомился у капитана, не предоставит ли он ему судовую шлюпку для намеченного путешествия к Земле короля Уильяма. Капитан согласился, но впоследствии, когда подошло время расставания Холла с кораблем, оказалось, что предназначенная для него лодка была чрезвычайно неустойчивой и трухлявой, совершенно негодной для плавания по морю.
«Джордж Генри» остался зимовать в заливе Фробишера. Осенние месяцы Холл использовал для более подробного изучения местности, базой его по-прежнему оставался корабль.
В первых числах ноября к Холлу явились неожиданные визитеры с недавно пришедших в бухту парохода и промыслового парусника. Эту встречу Холл описывает чрезвычайно живо и ярко.
«2 ноября 1860. Однажды, интенсивно работая в своей каюте, я услышал нежный, мягкий голос, произносящий: «С добрым утром, сэр». Тон, которым это было сказано, музыкальный и живой, мгновенно дал мне понять, что меня приветствует настоящая лэди. Я был поражен. Не спал ли я? Не было ли это ошибкой? Нет! Ведь я бодрствовал и писал. Если бы гром ударил над моим ухом и одновременно шел бы снег, я не был бы удивлен больше, чем при звуке этого голоса. Я поднял голову: передо мной действительно была лэди и протягивала мне руку. Она повернула свое лицо, и я увидел, что это была эскимоска.
«Моментом позднее я познакомился с моей гостьей. Это была Тукулиту. Она оказалась вполне образованным человеком. Она свободно говорила на моем языке. Я сидел рядом с ней в каюте и вел длинный, интересный разговор.
«Ко мне ввели Эбирбинга — ее мужа, изящного и так же, как и она, интеллигентно выглядевшего человека. Хотя он не говорил по-английски так же свободно, как его жена, но вести беседу с ним было совсем легко. Я узнал от них много интересных подробностей относительно их посещения Англии».
Эскимосская чета, так поразившая Холла, была известна далеко за пределами своей родины. Культурные эскимосы были такой же редкостью в Америке, как культурные ненцы, калмыки или другие так называемые «инородцы» в царской России. Интересно отметить, что ни Тукулиту, ни Эбирбинг не были грамотны. Для тех, кто вывез их в Англию, они были только оригинальной игрушкой. Нелепее всего тот факт, что они начали обучаться чтению и письму только вернувшись к себе на родину, да и то лишь благодаря тому, что они встретили Холла. В этих занятиях они проявили большие способности и рвение.